Записки из другого мира

 
 
Вступление.


Писатель остаётся писателем в любой момент своей жизни, и даже после. Об этом "после" и пойдёт речь. Разумеется, как всю свою жизнь, так и потом, я никогда не марал бумагу ради тщедушной цели - заслужить "великое звание писатель", а делал это только по велению души передать людям ту искренность, которую бы мог пролить на мои записи главный мозг вселенной - Бог. Писать - это трудное счастье. И счастье, и труд не малый. Но трудно мне писать не потому, что у меня больные руки, или нехватка времени и сил, напротив - сил во мне, как говорится, хоть отбавляй, времени - целая вечность, свобода - безгранична, информационный поток - необъятен. Трудно мне душевно, и единственно от того, что не известно попадёт ли это моё писание в измерения, далёкие от того, в котором я теперь нахожусь. А ведь там ещё так много близкого осталось...
Но..
Бог всемилостив! Надо надеяться. Да и я, всё - равно, просто не могу не писать.

1.

  Было тёплое утро. Где-то неподалёку слышалось журчание воды. Свиристели птицы. Пахло полевыми цветами. Я приоткрыл сначала левый, потом правый глаз. Небо... синее-синее, в нежно-жёлто-розовых лучах утреннего солнца. Я лежал на мягкой траве, и был бы совершенно голым, если бы на мне не было чьих-то оранжевых трусов в белую полоску и сереньких тряпочных тапочек.
Самая большая радость человека поутру заключается в том, что он просыпается живым - пронеслась во мне счастливая мысль по старой привычке.
Я неторопливо встал на ноги и подошёл к небольшой речушке с намерением умыться. И тут...
Незнакомое лицо, представшее моему взору из моего же собственного отражения в воде, ошарашило меня настолько, что я чуть не потерял сознания.
Это был не я!
Не веря глазам, я дотронулся до своего-чужого лица. Отражение повторило мой жест, и ужас отразившийся в его глазах, вторящий моему внутреннему состоянию, уверил меня, что оно было всё-таки мной.
Что же случилось вдруг этой ночью?  Вторая половина вчерашнего дня будто бы стёрлась из памяти каким-то важным событием, которое, увы, никак не обозначалось в сознании.
Немного погодя, успокоившись и наконец умывшись, я принялся с интересом рассматривать самого себя в водяном отраженье.
Надо же, думал я, ещё вчера чахлый, пожилой, полулысый брюнет, за одну ночь превратился в румяного, мускулистого шатена с роскошной шевелюрой. Как такое возможно? И если это не сон, то, чёрт возьми, что же тогда это такое?!
  Ответа на моё недоумение пришлось ждать недолго. В ближайшей берёзовой роще скрипнула сухая ветка старого дерева. Я оглянулся на звук. Из рощи навстречу мне вышел аккуратно одетый молодой человек среднего телосложения, примерно одного со мной роста. В руке у него был небольшой зелёный чемоданчик.
- Здравствуй! - произнёс незнакомец подойдя ближе.
- Здравствуй! - ответил я, каким-то чужим голосом, мягким, но в то же время более мужественным, чем был у меня раньше.
Молодой человек показался мне почему-то знакомым, или похожим на кого-то из знакомых. Хотя, на кого он мог быть похож?..
- Так и знал, что ты будешь именно здесь, - продолжал он. - Ты очень точно описал это место.
- Я?.. - посмотрев вокруг, я ничего такого не припомнил.
- Ну, не я же! - рассмеялся он добродушно и, поставив свой чемодан на землю, бросился меня обнимать, приговаривая уже совершенно серьёзным голосом. - Честно говоря, я давно тебя ждал... Мы все тебя ждали.
Удивляться было уже дальше некуда. Я оттолкнул от себя парня и, стараясь не волноваться, спросил:
- Что это за место, которое я "точно описал"? И откуда ты меня знаешь, если я не помню кто ты такой?
Пропустив мимо ушей мои вопросы, парень указал на чемодан.
- Твоя одежда. Если хочешь, можешь одеться. А то, как-то странно, и не очень прилично идти в город в одних полосатых трусах - пусть даже таких нарядных - и тапочках на босу ногу.
Я открыл чемодан и, решив отдаться на волю сложившихся обстоятельств и больше ни о чём не спрашивать, стал одеваться.
Изысканный, лёгкий тёмно-бежевый костюм пришёлся мне как раз впору. На удивление удобные, полуоткрытые летние туфли, надетые мной поверх тонких сетчатых носков, были моего размера. Последним атрибутом вытащенным мной из чемодана были странные плоские пластины, прикреплённые к забавному приспособлению, напоминающему сверхмодные подтяжки для штанов. Видя, что справиться с ними я сам не в состоянии, мой новый приятель покачал головой и опять добродушно рассмеялся.
- Ты же!.. Ты же сам их придумал! - сообщил он сквозь хохот. - Чтобы перемещаться по воздуху.
- Не помню, - признался я. - Сегодняшний день, вообще, какой-то непонятный.
- Что же тут непонятного? Не каждую ночь переходишь из прошлого в будущее!
- Так я, значит, в будущем? - всё же не удержался от вопроса я.
- Ну, можно и так выразиться. У любого человека в определённый час наступает это вечное будущее.
- Знать бы на все сто процентов, что всё это не сон, - пробормотал я себе под нос.
- А зачем оно тебе? Какая разница? - ответил услышавший мои слова "незнакомец", казавшийся почему-то таким хорошо знакомым.
- Ладно, идём, - сказал я, кинув обратно в чемодан "подтяжки" с пластинами для передвижения в воздухе.

2.

- Да... а как тебя зовут? Ты забыл представиться, - спросил я.
- О, извини, я не подумал, что ты можешь не помнить и этого, - ответил он несколько обиженным голосом. - Моё имя - Афелий.
- Хм, прямо как у главного героя одного из написанных мной когда-то романов, - подметил я, и внимательнее посмотрел на парня.
  Тут то мне и стало понятно, что не напрасно он показался мне на кого-то похожим. Он был, как две капли воды, похож именно на того Афелия, которого я однажды придумал для своего приключенческого романа и так красочно обрисовал: худое, несколько бледноватое европейское лицо, чёрные, причёсанные на прямой пробор и спускающиеся почти до плеч волосы, брови немного вразлёт, нос горбинкой, губы с вечной полуулыбкой, тёмно-серые глаза с прищуром и острым любопытствующим взглядом, жилистые руки, осанка уверенного человека.
- А меня зовут... - начал было я.
- Да я знаю, Аруэр, - прервал меня Афелий.- Тебя всегда так звали.
  Тропинка, ведущая через рощу, вывела нас к автобусной остановке, как мне подумалось вначале. Сооружение из белого кирпича и синего мрамора оказалось остановкой для дилижансов. Не скрою, немалое удивление вызвало во мне, что к нам подъехала не стальная будка на четырёх колёсах, а экипаж с пятёркой гнедых лошадей в упряжке. Их поразительная окраска - ярко жёлтая - привела меня в замешательство, но ещё большее недоумение вызвало отсутствие извозчика.
Поставив зелёный чемоданчик на боковую багажную полку, мой новый знакомый расположился в удобном кресле повозки и пригласил меня последовать его примеру. Я последовал за ним.
- Поехали! - произнёс Афелий, и мы покатились по широкой дороге в сторону противоположную от восходящего солнца.
Нервная настороженность не прекращала меня мучить.
- Тишина мёртвая, даже птиц почти не слышно, - само собой вылилось из меня накопившееся недовольство.
Афелий искоса посмотрел в мою сторону.
- Понятно... как говорится: "стакан на половину пуст"!
- Что ты имеешь ввиду?
- То и имею. Дорогу тебе дали, солнце включили, воздух над равниной раскинули, деревья понатыкали, приятным обществом до кучи обеспечили, даже птиц приглушили, чтобы твой покой не нарушать... Осязанием, слухом, зрением, телом, чувствами тебя наделили, чтобы ты радовался всему окружающему... А ты всё недоволен!
- Это ты про себя сказал - "приятное общество"? - засмеялся я.
- Вот, видишь, - смех! - уже лучше!
  Я вернулся к обозрению окружающей действительности, и стал, молча, обдумывать своё положение.
  "И всё-таки, что-то тут не так" - крутилось у меня в голове, несмотря на более-менее привычные пейзажи проплывающие мимо. Через некоторое время, мне показалось, что я начал догадываться что это - отсутствие каких-либо намёков на цивилизацию.
- Какое же это будущее?! - прервав молчание, проговорил я. - Сколько едем - по сторонам лишь пустыри и просеки.
- Каждый сам выбирает, где и с кем провести свою вечность, - опять непонятным для меня языком объяснил Афелий.
- Философия! - выругался я.
- Как ни называй - сути не меняет, - улыбнулся мой странный собеседник. - После смерти...
- Так... всё-таки я умер? - перебил его я, с досадным пониманием, что мои опасения оправдались.
Он утвердительно кивнул, видимо не предав моему вопросу абсолютно никакого значения, и продолжил:
 - После смерти каждый человек попадает в тот мир, который избрал (или изобразил) себе при жизни.
- Это, значит, писатель попадает в мир одного из своих романов? - переспросил я.
- Во все сразу, - усмехнулся всезнающий собеседник. - Так сказать, в некий основополагающий, собирательный образ мира, созданного писателем в своём воображении. И, кстати, тебе, в отличии от большинства упокоившихся, ещё повезло! Представляешь, куда попадают люди с больным самомнением, или совсем убогим мировоззрением?! А хуже всего приходится садистам, маньякам и остальным подобным им беспредельщикам. Они тысячелетиями после смерти вынуждены "наслаждаться" обществом зомби - вновь оживших собственных жертв - но в качестве жертв выступают уже они сами... И только настоящие проститутки, как были проститутками, так и будут, в своём вечном мире разврата. 
- А богатые? - в мире богатства?
- Смотря что считать богатством. Не ты ли сам так часто говорил: "богатство - знания"?
- Так и есть. Это не я придумал... Меня другой вопрос интересует. Почему так происходит?
- Мне кажется, причина, из которой проистекает данное явление, заключается в энергии, формирующейся в биосфере человека его мысленным излучением за время пребывания того, что мы называем человеческой душой в человеческой утробе. Так сказать, на каждом последующем этапе пути одухотворённой энергии материализуется мысль, осмысленная на предыдущих этапах.
- И откуда только ты столько знаешь?! - изумился я. - Наверное, изучил много наук, и сам являешься, как минимум, доцентом.
- К счастью, я не на столько умён, чтобы иметь глупость, считать себя образованным человеком. Общепринятое образование - всего лишь оценка (не важно - положительная или отрицательная), оценка знаний одних людей другими, со схожим или не схожим мировоззрением. А если у каждого своё видение мира, какие могут быть стереотипы! Ум и образование - ещё не есть истина.
- А у вас все тут такие грамотные, как ты? - усмехнулся я. - Что-то я, не глядя на свой немалый жизненный опыт, начинаю чувствовать себя ребёнком... И кто же ты тогда такой?
- Я - это ты, в молодости, но не в прошлом, а в будущем. Жаль, что ты забыл об этом.
Выражение лица Афелия было настолько искренним и серьёзным, а взгляд таким проникновенным, что во мне сразу вспыхнуло озарение!
- Ну, наконец-то, теперь всё встало на свои места! – прокричал я не своим голосом. - Я всё понял, я просто сошёл с ума! 
Я выпрыгнул на ходу из повозки, скатился за обочину дороги, и истерично расхохотался.
Повозка мгновенно остановилась.
- Вот это правильно! - похвалил Афелий. - Лучше и в самом деле сойти с ума, и начать с чистым сердцем воспринимать мир таким какой он есть, чем считать себя здравомыслящим, и тем самым только портить жизнь себе и окружающим. Радуйся всему, что имеешь! И ещё больше тому, что можешь обрести!

3.

  Вскоре я успокоился. Мы опять ехали в сторону неизвестного мне города, и Афелий, не обращая внимания на мои вопросы, рассказывал мне о чём-то совершенно не укладывающемся в моей голове.
- Как же я попал сюда - в этот мир? – спросил я, наверное в десятый раз.
- Ты слишком глубоко проник за пределы разумного, - наконец-то ответил он мне, как всегда расплывчато, но тут же пояснил. - Те люди, которые с головой уходят в такие науки, которые в массах принято называть магическими - парапсихология, телепатия, эзотерика, метафизика, теология и тому подобное - не могут остаться на прежнем уровне сознания, они идут дальше, передвигаясь во времени и пространстве со скоростью близкой к скорости света. Можно в одно и то же время находится где угодно и быть кем угодно. Человек - это всего лишь энергетическая частица вселенной, и так же как вселенная не имеет ни конца, ни начала. Я понятно излагаю?
- Я понимаю только одно, все мои многолетние познания, полученные мной из источников перечисленных тобой наук до сегодняшнего дня, чувствуется мне, всего лишь слабые отголоски истиной сути мировой параллельности.
  Внезапно дорога кончилась. Равнина завершалась резким бездонным обрывом. В глубине его не было видно ничего кроме туманно-облачной дымки.
- Тормози! - крикнул я Афелию. - Мы сорвёмся вниз!
  Афелий посмотрел в сторону обрыва, потом повернулся лицом ко мне, и улыбнулся, даже не собираясь останавливать повозку.
  Ужас охватил меня. Я попытался выпрыгнуть из своего сидения, но Афелий крепко обхватил мою руку своей жилистой рукой, и я не смог сдвинуться с места. Такой силы никак нельзя было ожидать от этого худощавого парня.
"Вот они - шутки загробной жизни!" - молниеносно пронеслось в моей голове.
В ту же секунду лошади с бесшабашным ржанием кинулись в пропасть, и наш экипаж полетел вниз, навстречу неизвестности.
- А-а-а-а-а! - услышал я собственный крик многократно усиленный эхом.
- Ты ведь уже умер! - злорадно рассмеявшись, прокричал сквозь свист ветра Афелий. - Чего же тебе бояться?
  Но неожиданному, инстинктивному испугу трудно доказать бессмысленность страха, даже если терять уже нечего. Крепко сжав веки, как маленький ребёнок увидевший страшный сон, я хотел только одного - поскорее проснуться.
Страшным грозовым раскатом прокатился смех Афелия по моим нервам. И, казалось, ещё чуть-чуть и сердце  выскочит наружу, переломав мои рёбра...
Но вот, ощущение провала в бездну прекратилось. Я открыл глаза. Афелий всё так же крепко держал меня за предплечье, а наша карета, вслед за жёлтыми лошадьми, плавно плыла по воздуху.
Отдышавшись и успокоив сердцебиение, я попросил Афелия выпустить мою руку. Увидев, что я уже в порядке, он ослабил хватку и отпустил меня.
- Спасибо за юмор! - проговорил я.
- Ну, как?! - усмехнулся шутник. - Подскочил адреналин? 
- Можно было бы обойтись и без этого, - услышал он мой ответ. - Наверное, то, что каждый писатель попадает в мир, который сам придумал, тоже шутка? Неужели я мог такое выдумать?
- Да нет! Но, за то, ты выдумал меня, и ещё пару сотен других таких же остряков! И всё это! - он театрально описал в воздухе дугу, указывая на всё вокруг и вниз.
Тут наша повозка благополучно выбралась из полосы облаков, и моему взору предстала неописуемо удивительная картина.
  Насколько хватало зрения, под нами расстилался чудесный вид нереального города. Все чудеса покинутого мной света, известные и неизвестные, оказались в одном месте. Некоторые из них были в полную величину, некоторые ещё более колоссальные, чем встречались мне в прошлой жизни, иные - в миниатюре. Египетскими пирамидами была усеяна вся долина, а далее, до самого моря, простиралась гряда великих дворцов, украшенных разноцветными флагами. Что занятно, несмотря на архитектурное перенасыщение, в порядке больших и малых зданий, парков, памятников, и прочих сооружений, наблюдалась приятная гармония.
Природа, в которой утопало городское великолепие, поражала своей фантастичностью. Гигантские цветы, причудливых форм и окрасов возвышались повсюду над городом. Восхитительные подсолнухи, достигающие своими огромными жёлтыми головами уровня горных вершин, плавно покачивались на ветру из стороны в сторону, музыкально подпевая ветру. Воспаривший с одного из таких подсолнухов воробей, размером с корову, напугавшись нашу лошадь, закричал на неё чистым русским матом. Цапленогий филин, восседающий на самой верхушке Эйфелевой башни, посмотрел в его сторону с укоризненным видом, отложил свою недочитанную газету и, покачав головой, сделал веское замечание относительно невоспитанной молодёжи.
- Какой невежа, - услышал я его голос с ярким восточным акцентом.
 Дважды мимо нас пролетали пары говорящих всякую философскую чепуху птицеобразных крокодилов, почему-то в фиолетовых пижамах и очках в роговых оправах. Кстати сказать, Афелий почтенно поздоровался с ними.
Итак, мир, увиденный мною с высоты нашего полёта, был столь необычен, что описать его во всей красе просто не представляется мне реальным, и моё первоначальное впечатление о его явственной сущности можно сравнить только со сказочным миражом.
- Да, да! - восхищался я невиданным доселе зрелищем. - Здесь точно собралось всё, что имело для меня истинное значение в той моей жизни, и что описывал я, представляя в своём воображении, с таким душевным упоением!
 Наша карета плавно опускалась всё ниже и ниже. С каждой секундой всё спокойнее и отраднее становилось у меня на душе, и светлые надежды, увидеть нежно любимых мною, родных мне людей, просыпались в глубине сокровенных тайников моего сердца.
- Взгляни на эти горы, - восклицал Афелий. - Они из чистого изумруда! А берега этих рек усыпаны настоящим золотым песком! И никто не придаёт им большего значения, чем оно есть на самом деле. Как видишь, здесь всего в изобилии, поэтому, никому ничего не надо. И так у всех всего вдоволь!

4.

  Её кудрявые локоны разливались по её хрупким женственным плечам. Лёгкая розовая кофточка, и такая же полупрозрачная юбка, делали её, как минимум, сказочной принцессой. Наш дилижанс как раз опустился на твёрдую почву прямо перед верандой, в которой, сидя на плетённой скамейке с веточкой винограда в руке, она отдыхала.
Услышав ржание лошади, девушка обернулась...
Это была она!.. Джана!
Да, да, именно та Джана, которая должна была остаться там, в том мире, из которого я ушёл в этот.
- Джана! - воскликнул я восторженным голосом, испытывая неимоверное ощущение радости от нашей неожиданной встречи, но мой восторг встретил в её глазах обыкновенное недоумение.
- Мы знакомы? - спросила она незнакомым мне голосом.
- Мне показалось, что Вы... моя... знакомая, - промямлил я, запинаясь.
Девушка снисходительно улыбнулась.
- Хотя, имя моё Вы угадали.
- Простите...
- Вы очень взволнованы, - заметила она. - Хотите расслабиться?
- Не знаю... - признался я.
- Подождите. Секундочку...
Она приподняла свою юбку, почти до талии, достала из потайного кармашка своих рейтуз что-то маленькое, и протянула мне.
- Проглотите это, и Вам сразу станет легче.
Приняв из её рук неизвестную "пилюлю", я засомневался.
- Не бойтесь! - подбодрила она. - Не отравитесь, вот увидите!
  Я проглотил.
В это же мгновение резкий приступ смеха охватил меня всего. Мне показалось, что я поднялся над собственной головой, перекувыркнулся несколько раз в воздухе, и снова вернулся в себя.
- Ну, как Вам наше лекарство от стресса?
- Обалдеть! - выдохнул я.
- Джана - наш местный врачеватель, - сообщил Афелий. - И моя младшая сестра.
- Ах, Афелий, ты как всегда шутишь! - произнесла девушка с улыбкой. - Может быть, я и врач, но, не младше, а старше тебя на два с половиной века, поэтому намного умнее тебя!
- Что Вы говорите! Разве такое возможно?! - вырвалось у меня.
- А по Вашему, Творец не на столько всемогущ и великодушен, чтобы сотворить этот мир идеально прекрасным и вечным?
И она посмотрела на меня с озорным любопытством, а я почувствовал, что краснею.
- Ну-ну, не впадайте в краску! - заметила она. - Вы здесь пока "новенький". Ничего, привыкнете!
Поклонившись девушке, я повернулся к её брату.
- Афелий, ты говорил меня все очень ждали? - спросил я.
- Так и было, - подтвердил Афелий.
- И кто же эти ВСЕ?
- Все, это - все-е-е, - и он обвёл рукой всю округу, но я никого не увидел.
Взглянув на Афелия и на Джану, я усмехнулся.
И тут...
- Сюр-пр-и-из! - вскричала невидимая толпа, и со всех сторон, под звуки фанфар, ко мне кинулись разношёрстные толпы народа. Подхватив меня на руки, они принялись подкидывать моё тело, вперемешку с моей перепуганной душой в небо, и радостно восклицать приветствия. Здесь были все, кто когда-то был мне по настоящему дорог, кто жил, живёт и будет жить в моей душе. Многих я никогда не встречал в своей прошлой жизни, лишь представлял себе визуально, или видел только на портретах. Многих придумал сам, сочиняя свои романы. Были здесь и писатели, и актёры, и мыслители всех времён, народов и вероисповеданий. Более того, я не мог не узнать любимых героев прочитанных мной книг, хотя они и предстали передо мною не в своих исторических костюмах, а простых, лёгких одеждах.
Поставив меня обратно на землю, ВСЕ, вместе и поочерёдно, поговорив со мной немного на разносторонние темы, рассказав о своём, расспросив о моём, незаметно удалились. Я прекрасно понял: люди здесь знают, что ни к чему досаждать друг другу в первую же встречу, мы ещё неоднократно увидимся, ведь здесь нет никаких конкретных временных рамок и ограничений.

5.

  Земля продолжала свой естественный ход вокруг солнца. Где-то в других измерениях день за днём вёлся отсчёт - лет, минут и секунд. Что-то цвело, что-то увядало, приходило и уходило...
  В моём новом мире бытиё находилось в равномерном состоянии. Флора, фауна, и весь остальной мир не рос, не старел, а оставался всегда на одном и том же уровне. Никакой пищи, кроме воздуха и воды для поддержания жизни никому не требовалось. Животные не линяли,  не размножались, не умирали. Цветы были всегда в цветущем состоянии. Люди не изменялись, не получали ни одной морщинки, не теряли ни единого волоска за вечность, и совсем не стремились менять свой внешний облик и повседневный уклад личной и общественной жизни.
Да, ночь сменялась днём, осень - зимой, весна - летом, но природа оставалась зелёной, как будто в экваториальной зоне, вода не собиралась мёрзнуть, и люди, ни от чего не страдая, просто радовались общению друг с другом. Казалось бы, от такого препровождения времени можно сойти с ума, но "времени", вообще, не было, и жить "по уму" никто не стремился. Жили душой и сердцем. Пели песни, писали стихи, танцевали, ходили в театры, гуляли, плавали, летали и, разумеется, влюблялись.

  Странно, или закономерно, но в этом измерении совсем не было машин. Они никому не были нужны. Никто никуда не спешил, и оттого никто никуда не опаздывал. Люди перемещались в пространстве кто на чём, по своему усмотрению, одни на велосипедах, другие на дилижансах, но большого интереса, похоже, к излишним перемещениям с помощью чего-либо никто не испытывал.

  Стоит упомянуть, что в одну из прогулок в компании Афелия, который с радостью выступал в роли гида, мы посетили в числе многих любимых местных достопримечательностей, одно особо взволновавшее меня заведение.
  Это была библиотека.
Золотая табличка на красной мраморной стене гласила:
"ПЕРВАЯ ОБЛАСТНАЯ БИБЛИОТЕКА им. АРУЭРА".
- Надо же! - удивился я, хотя, практически разучился уже удивляться. - Имени Аруэра!
- Редкое имя, да?! - загадочно подмигнул мне мой товарищ.
- Ты хочешь сказать?...
Афелий развёл руками.
- Куда деваться, что есть, то есть... Библиотека имени тебя.
- Имени меня?..
- Ну, да. Лично твоего имени.
  Мы вошли. Нас встретила обычная библиотечная тишина. В каждом зале присутствовало не больше двух, трёх посетителей в основном состоящих из крылатых крокодилов в фиолетовых пижамах и роговых очках. На полках библиотеки стояли сотни толстенных книг. Часто на их корочках значились мои имя и фамилия.
- И всё это, действительно, написано мной? - засомневавшись, шёпотом спросил я у Афелия.
- Многие из представленных здесь книг были написаны тобой, в разные отрезки твоих прошлых жизней. Большинство, как гласят примечания и аннотации именитых редакторов, были изданы тысячелетия тому назад, - так же, шёпотом, ответил мой собеседник.
  Я снял с полки, и просмотрел несколько томов. Некоторые свои работы я вспомнил, и искренне обрадовался.
- Ты мечтал, ты думал об этом, ты хотел этого... Вот, получай! - оскалился мой друг. - Ещё наши предки изучали твои труды в своих первобытных школах.
- Я думал, мои знания кому-нибудь пригодятся, - пробормотал я в смущении.
- Они и пригодились! На первом этапе прогрессивного становления нашего первобытного общества они многое дали миру, делая его таким, каким мы видим его теперь.
- Но... Он мог быть более разумным, более прекрасным... И менее сумбурным...
- А мог, вообще, никаким не быть, - успокоил меня Афелий.
Мы вышли из библиотеки и направились в сторону тихого сквера.
- О, если бы каждый смертный знал, что не просто проживает свой быстротечный век, а творит свой собственный, будущий, вечный мир! - осознал я вдруг. - Скольких бы глупостей люди не решались бы делать в жизни!
- Не даром говорили мудрейшие из мудрейших: "Что посеешь, то и пожнёшь" и "Я мыслю - значит, я существую", - поддержал меня Афелий. - Только каждый подходит к вечным истинам со своим личным опытом, а значит, предвзятым суждением. К примеру: "Я мыслю - значит, я существую" - тут и думать-то казалось бы не о чем, однако далеко не все, даже в этом мире, прониклись сутью смысла такого понятия, как "Я". А ведь это однобуквенное слово произошло от "Яхо", и ярче любого другого передаёт единство мира и всего живого в нём.
- Верно. А так же это есть - вселенский Атман, святой дух - "Единое вечное и сокрытое божество", которое присутствует и в природе и в человеке, - дополнил я со знанием дела. - Или, как говорили древние египтяне: "Вселенская Божественная Мыслеоснова".
Афелий утвердительно кивнул, остановился перед входом в сквер, поднял указательный палец вверх, и продолжил:
- "Я мыслю - значит, я существую" - на взгляд любого мудреца означает следующее: "мыслю" - посылаю мудрую мысль в своё будущее. Или осуществляю замысел грядущего, дабы быть сущим. Наверное, многие согласятся, что если о завтрашнем дне не подумать сегодня - не послать мысленную энергию на осуществление завтрашнего дня - то "завтра" может не наступить вообще.
- "Вселенская Божественная Мыслеоснова" - как говорили древние египтяне, - повторил я.
- Привет, знатокам исторических наук! - нежданно вмешалась в наш заумный разговор Джана. Она шла из тихого парка навстречу к нам, и была поистине очаровательна. - Увидела вас минут десять назад, помахала рукой, а вы - ноль внимания.
- Извините, - извинился я за себя и за брата чудесной девушки. - Мы с Афелием увлеклись занимательной беседой.
- О чём была беседа? - полюбопытствовала Джана. - Я услышала только последние несколько слов, о древних римлянах, кажется?
- Нет, сестрёнка, мы с Аруэром говорили на философские темы, или вернее на эзотерические.
- А-а, понятно, детский лепет. Поиск сложных вопросов на простые ответы, - рассмеялась вечно молодая девушка.
- Верно помечено! - подхватил я, и тоже с удовольствием засмеялся.
- Друзья мои, поверьте мне, раз уж я старше вас и мудрее - продолжила Джана. - Любые размышления о жизни не стоят и щепотки её блаженства, которое можно потратить с большей радостью совсем не размышляя, а просто наслаждаясь тем, что дано нам свыше!
- Полностью с Вами согласен, - сказал я. - Анализировать всё, что попадается на пути - это не привилегия мозга, а каторга, на которую он сам себя обрекает. Но мы с Афелием не просто праздно предавались философским рассуждениям, мы говорили о Яхо.
- О творце измерений?
- О нём самом.
- Ладно, тогда я вас прощаю! - заявила Джана. - Это достойная тема. А теперь идёмте смотреть на трёхглавого дикобраза. Знаете, он очень забавный! Рассказывает такие небылицы о своей планете, с которой только что прилетел.
И она, взяв нас за руки, буквально насильно утянула нас в тихий сквер.

6.

  Время шло, как казалось мне по старой, ещё не изжившей себя полностью привычке, хотя, конечно, куда ему было идти? Оно остановилось для меня в ночь моего перехода из измерения подвластного мыслям о времени в более свободолюбивое, где законы вселенной не искажались неверно надуманными понятиями.
"Неужели мой мозг сам сотворил его? этот мир, в котором я сейчас нахожусь? Мало того, что не идеальный, так ещё и призрачный, дикий, нелепый... Как же в голове моей смогли уместится эти изумрудные горы, необъятные леса, белые моря, реки с берегами усеянными золотым песком? этот необычный город? вечные люди?" - проносилось во мне снова и снова. И ведь глупо и кощунственно было бы утверждать, что это только я, один, как самоличная человеческая единица, создатель этого мира. Но и причастность свою отрицать не стоит... О, всемогущий Бог! Какой же великой добродетелью и любовью надо обладать, чтобы позволять своим детям заходить так далеко в своих духовных познаниях, и чтобы делиться своими божественными привилегиями - творить миры!
  Однажды, за ужином, в разговоре с Джаной (кстати, тогда мы уже перешли на "ты", и я чувствовал, что она мне симпатизирует) я поделился с ней своими смелыми умозаключениями.
- Интересно, - начал я. - А тот мир из которого мы приходим в этот, тоже выдумка таких же, как мы? И закон всемирного тяготения, сила притяжения, не оттого ли и начали работать, что их когда-то укрепили в своём сознании, путём систематического воображения неугомонные мыслители?
- Ты не исправим, Аруэр, - шутя, пожурила меня самая прекрасная девушка на свете. - Тебе кажется важным то, что на самом деле совсем не имеет значения. Главное - знать, что возможно всё, что душе угодно, но что не идёт в противовес равновесию закона нравственности - основного закона Создателя. К тому же, ты всегда забываешь, что есть вещи и поинтересней, и бессмысленно уговаривать себя понять, как всё устроено в том или ином мире, если в конечном счёте доводы твоего рассудка, так или иначе, основаны только на известных тебе обстоятельствах, а обстоятельства неизвестные могут быть любыми, ни от чего не зависящими. Понимаешь, в одном из измерений Земля действительно плоская и прилеплена к черепахе, которая в свою очередь стоит на трёх китах, плывущих по невидимым волнам космоса. В другом случае - круглая. В третьем - квадратная. И в то же время, это всё - одно целое. Просто характеристики Земли, как и вселенной, не зависят от её конкретных параметров, потому, что в сущности никаких параметров нет, а зависят лишь от измерительного прибора - от точки зрения, или от точки осязания (ведь измерительным прибором не обязательно должен быть только человеческий глаз) Чтобы определиться в этой истине нужно мыслить беспредельно, не отметая всех не желаемых, не вмещающихся в понимание точек зрения.
  Пока она говорила, я робко любовался её милыми моему сердцу чертами, ощущая внутри себя тонкую гармонию ласковой музыки. Конечно, она не могла меня узнать в нашу первую встречу, тем более, что я полностью изменился внешне, в соответствии с моим внутренним миром, проявившимся в этой жизни наружно. Но это была она, как две капли воды схожая с той, что осталась в прежнем мире.
- Всё-таки, настоящее чудо, что здесь есть такие умные и красивые, а главное - вечные, девушки...
- Как я? 
- Да, как ты... Джана.
  Нам было интересно вместе, и мы не скрывали этого друг от друга. "Возможно, наши чувства потом перельются во что-то более страстное, - говорил я себе мысленно. - Торопиться некуда, впереди бесконечность!"

7.

  Слабое дуновение ветра несло лёгкую вечернюю прохладу. Тихонько подпевая, покачивались вдалеке, отражаясь в водах белого моря, стволы гигантских подсолнухов. Ещё дальше, под изумрудными горами, паслось стадо желтогривых лошадей. На верхушке Эйфелевой башни одиноко похрапывал цапленогий филин.
Я и Джана сидели рядом на балконе, и, наслаждая взоры чудесными пейзажами, наслаждались обществом друг друга. Наполняя сладкой негой всё внутри меня, чудесные мысли тихо текли по моему сознанию: "Оказывается и здесь вполне возможно ощущать страсть. Разумеется, это не та страсть, которая бросает смертных людей в огонь и воду, та - бесшабашнее, вспыльчивей, настойчивей, эта -  имеет полную гармонию между желанием и трепетом".

Сначала мы жили порознь, нам хватало общения, когда мы случайно, или нарочно встречались. Потом наши совместные дни и вечера перешли в бесконечное свидание. Мы просто перестали расставаться, и заметили это только тогда, когда это заметили уже все жители нашего города и близлежащих поселений.
Если бы тогда перевести нашу совместную жизнь в годы обычной земной жизни, вышло бы, как минимум десять, или пятнадцать лет, как мы вместе.  Но здесь их никто не считал, поэтому, их как будто бы и не было. Каждый новый день был просто очередным новым днём, каждый новый год ни намёком не упоминал о грузе прошлого, тем более никакого груза и не было.
  Когда мы уставали видеть друг друга в привычных декорациях мы меняли декорации, и не думали менять друг друга.
  Это только там, в мире смертных, может показаться, что без суетных интриг, без борьбы за выживание жизнь становится не интересной, скучной, утрачивает смысл. О, да, практически любому человеку, живущему в хаотичном мире, совсем не просто понять, какие просторы открываются перед взором человека не озабоченного навязанными и надуманными заботами.

  Но, однажды, что-то сдвинулось с точки нашей бесконечной идиллии. В то лето мы гостили в доме многочисленного семейства Льва Николаевича Толстого.
Глядя на детвору, резвившуюся в фонтане под бдительным присмотром крылатых крокодилов, Джана заметно загрустила.

- Ни какая семья не может считаться полноценной, если в ней нет хотя бы одного ребёнка, - произнесла она тихо, когда мы остались одни в гостиной, и в словах её я уловил такие нотки, каких раньше никогда не слышал в её голосе.
- Лев Николаевич бы с тобой точно согласился! – по обыкновению пошутил я.
  Джана попыталась засмеяться, и переключиться на весёлый лад, но было видно, что мысль о собственном ребёнке в ней засела глубоко.

8.

  Украдкой наблюдая за чужими детишками, Джана всё больше проникалась желанием стать матерью, но аиста в нашем мире не было, и все наши помыслы - создать ребёнка не могли заставить цапленогого филина или воробья принести нам нашего младенца.
  В очередной раз выйдя из кабинета профессора Преображенского, Джана подошла ко мне с разочарованным видом.
- У нас не может быть детей, - сказала она безрадостно. - Ты не позаботился об этом в прошлой жизни. Ты ни разу не нарисовал себе нашего ребёнка. Ты был так увлечён осознанием неопознанного, что совсем не интересовался вещами, которые казались тебе обыкновенными, а ведь они то прежде всего и были самыми важными.
  Я задумался. Да, я писал романы, много читал, откапывал интересные идеи касающиеся исторических и духовных ценностей. Постигал мудрость и глупость предков, науки и лженауки. Изучал былины и мифы. Размышлял на важные (так мне казалось) философские темы. Учил людей бескорыстной любви... А сам? А сам, что в конце концов выяснилось, совсем не освоился в основной теории - теории продолжения человеческого рода. Да, практикой - дело не хитрое! - все подряд развлекаются... А вот мысленно усвоить всю суть главного мероприятия, и укрепить в своём сознании, мало кому приходит в голову.
- Но, неужели нельзя это как-то исправить? - наконец, вырвалось у меня.
- Я не знаю, - ответила она, и тихо заплакала.
  Пройдясь несколько раз из угла в угол, я остановился посреди комнаты.
- У нас будет мальчик! - заявил я твёрдо. - И если для этого потребуется сотворить чудо, я научусь делать чудо!
Джана обняла меня нежно-нежно и в глазах её я заметил проблеск появившейся надежды.

9.

  Задача передо мной стояла не из лёгких: я должен был, взять, и материализовать живого человека, да ни кого попало, а собственное дитя. Увы, что в иных измерениях делается легко и просто, путём естественным для тех измерений, того не всегда можно достичь тем же путём в измерениях другого порядка, так как пути эти не естественны для измерений с другим информационным содержанием. Надо было опять учиться... а чему? и как? Где взять неизвестно что, и открыть неизвестно чем?
Неоднократно мне открывалась истина - чтобы познать совершенно неизвестное и создать нечто новое, нужно окончательно отречься от всего уже известного. Забыть всё, что было, что есть, не думать о том, что будет. Заглушить, отпустить и не прокручивать в своих мыслях миллионы слов, твердящихся бесконечно внутренним голосом, в конце концов, это всего лишь звуки оформленные подсознательно в определённые значения. Исчезнуть из собственного сознания, слиться с чем-то неопределяемым, абсолютно никак не существующим в человеческом представлении. Обратиться через это неопределённо беспредельное начало, к основным духовным безднам, уйти своим несущественным, ничем не напоминающим о себе, состоянием в это великое НИЧТО, и вернуться озарённым!
  В собственном летнем доме, сидя в бассейне, я никак не мог сосредоточиться (вернее было бы сказать - рассредоточиться) на медитации. Регулярно пролетающие мимо воробьи, неистово ругающиеся русским матом, и жёлтые лошади, ржущие над ними, постоянно меня отвлекали. Тогда я ушёл от всех, между горных расселин, в самую глушь вечного леса, туда, где даже шёпот ветра не слышен за ветвями самых высоких сосен, и солнце не проникает своими лучами настолько, чтобы видеть тени от их стволов. И там, я лёг на траву, разогнал, как назойливых мух, из своей головы мысли, практически перестал дышать, и начал медитировать - входить в транс -воссоединяться с природой всей космосферы в одно целое.
    Мысли мои не владели более мной, тело осталось где-то далеко-далеко.  Я помню только одно ощущение - будто я невесом, и плыву в независимом потоке, ни от чего не отражающегося света, и сам я - часть волны этого светового потока. Мне ни плохо, ни хорошо. Просто ничего больше нет, кроме этой необъятности, беззвучия и силы.

  И, вдруг, я услышал голос...
- Гражданин!
Издалека он доносился сначала неразборчиво, потом приблизился.
- Ты чего тут разлёгся, я спрашиваю? - спросил меня голос.
- Наконец-то, Господи! Я уж и не надеялся! - выдавил я из себя.
- Я не Господи, - продолжал голос. - Я - местный участковый.
- Помоги мне, Господи, - взмолился я. - Пошли мне ребёнка!
- До "белочки" допился? - усмехнулся участковый. - Ты глаза-то открой!
  Открыв глаза, я увидел, что лежу на ярко освещённой солнцем полянке возле скамейки, над моей головой урна, а чуть повыше, и левее, человек в полицейской форме.
  И секунды хватило мне, чтобы осознать - я вернулся в прежнее измерение. Возможно, в мои планы входило не совсем это, но раз уж так вышло, нужно было действовать.
- Извините! - сказал я, и, собрав в кулак всю свою волю, встал на ноги. - Вчера, с друзьями отмечали... Ребёнок у меня родился!  Сын! Понимаете?.. жена ещё в роддоме...
 Сказал я это так вдохновенно, что родная мать не смогла бы заподозрить меня в обмане.   
Человек в форме понимающе улыбнулся.
- Много выпили?
- Да, честно сказать, не мало, - честно признался я.
- А одежда где?
  Только сейчас я заметил, что на мне из одежды имеются лишь оранжевые трусы в белую полоску и тряпочные тапочки.
- Да, Мишка, наверно забрал... Он в том доме живёт, - соврал я нагло, и показал пальцем на одну из пятиэтажек, видневшихся неподалёку за деревьями парка. - Мы же ночью в ручье купались, вон, в том.
  Посмотрев на ручей, участковый одобрительно кивнул.
- Что, жарко было?
- Ага!
- А сам где живёшь?
- В соседнем доме, - опять ткнул я пальцем в ту же сторону.
- Ладно, давай, иди домой. Скоро люди начнут ходить, а ты в одних трусах... и не пей больше. - посоветовал мне участковый. - Ребёнок - это ответственность.
  Я поблагодарил, и бодро зашагал в сторону домов.
  Сомнений не было, поток, который ощутило моё освобождённое "я", переместил меня обратно в то измерение, откуда я давно ушёл, но не в тот самый день, когда этот уход происходил, а в гораздо раннее время.
  "Итак, я где-то в далёком прошлом, - размышлял я. - И чувствую себя очень молодым. Возможно, мне лет двадцать, двадцать пять, судя по ощущениям. Как раз в это время я познакомился с Джаной и мы поженились".
  Главной моей задачей теперь было не встретится лицом к лицу с тем учёным остолопом, которым был я в этом юном возрасте, но суметь убедить его проникнуться самыми светлыми мыслями о своих будущих детях. Он (то есть - я в молодости) должен был всей душой ощутить потребность стать отцом счастливого ребёнка. Представить себе, как качает его на своих руках, кормит из соски, убаюкивает, провожает в детский сад, школу...   Надо было всё хорошо обдумать. Торопиться было некуда, я знал, что теперь у меня есть Вечность, а она меня не торопила.
До дома, в котором я жил в юности, было не так далеко, каких-то пара километров, но всё-таки, чтобы не пугать своим видом прохожих, пришлось без спроса взять "во временное пользование" чьи-то синие трико и белую майку, забыто сохнущие во дворе на бельевой верёвке.
"Трико короткие, а майка длинная, - пронеслась во мне забавная мыслишка. - Как раз соответствует нынешней моде!"
Жили мы на первом этаже трёхэтажного кирпичного дома, давно не крашенного в родной - белый цвет. Спрятавшись за стволом древнего тополя, я заглянул в окно кухни. Мои родители, совсем ещё молодые, завтракали перед уходом на работу. Невыразимые, самые трепетные чувства охватили меня при виде их живыми и здоровыми... Словно сон, увиденный наяву... Как же долго я их не видел!
  Через открытую форточку мне был хорошо слышен весь их разговор.
- Не беспокойся, - говорил мой отец. - Он же предупреждал, что, возможно, ночует у своего друга Вовки.
- Мне кажется, он давно уже общается со своей подругой Джаной, и ночует у неё.
  Отец пожал плечами.
- Ну, и что тут плохого?
- А то, что её папа - чиновник и бюрократ - бывший бандит. Мне Татьяна Петровна, с нашей работы, рассказывала, что, говорят, будто его хотели даже посадить за крупные преступления государственного масштаба, но он откупился.
- Не бери в голову! - отмахнулся отец. - Мало ли что брешут!
  Он допил одним глотком свой кофе, встал из-за стола, поцеловал маму в щёку и скрылся за дверью. Через некоторое время мама тоже отправилась выполнять свою ежедневную миссию труженицы.

 Выждав около десяти минут, и убедившись, что никто меня не видит, я подошёл к нашему окну, сорвал марлю с форточки, отодвинул цветок стоящий на подоконнике, и в следующую секунду оказался внутри квартиры.

  Как ни странно, при виде еды мне ужасно захотелось есть. Я выпил томатного сока из трёхлитровой банки, опустошив её сразу на половину. Съел оставшиеся от завтрака бутерброды с "докторской" колбасой, и маленькую кастрюльку щей, добытую из холодильника. Покончив с этим, я сел в кресло и чуть не задремал. Какой-то голос внутри меня приказал мне собраться с мыслями.
"Что это со мной? - подумал я. - Я ведь не за этим сюда пришёл! Мне же нужно что-то совсем другое!"
  Позднее я понял, видимо тело, которое было на мне в то время подавляло мою душу. Ведь на самом-то деле никакой другой телесной оболочки у моего другого "я" не было, и я - как мысль пришедшая из своего нынешнего измерения в измерение мысли "я" прошлого - поселился в его телесном обличии, тем самым мы мешали друг другу руководить телом и разумом.
В зеркале я видел себя молодым, ещё без лишнего налёта умудрённости жизненным опытом в глазах. Мне даже, вдруг, представилась явной глупостью моя причастность к какому-то иному измерению. "Приснится же такая чушь!" - смеялось моё юное "я" надо мной. Но я, терпеливо выждав когда оно насмеётся вдоволь, убеждал его прислушаться ко мне, и оно соглашалось.

 "Прошлого", "будущего" и "настоящего" нет. Всё это только параллельные миры - разные измерения. И всё-таки...

  С одной стороны мне было даже забавно наблюдать, как моё молодое "я" тянет меня с собой на свидание со своей девушкой - будущей женой, которая и так вечно была (и является) моей. И, находясь рядом с Джаной, я, конечно позволял своему юному "я" делать всякие глупости, но не забывал при этом вставить в беседу и своё веское слово. Правда, порой доходило до абсурда, и Джана замечала во мне раздвоение личности, то я казался ей маленьким ребёнком, то старым сумасшедшим.
   Иногда, под влиянием моих благих внушений с моего юного языка срывалось такое, что мы оба краснели от неожиданности.
- Что ты сказал, Аруэр? Повтори, пожалуйста, я не поняла.
- Я хотел сказать, - повторял я запинаясь. - Что чувствую, каким-то внутренним чутьём, что нам пора позаботится о нашем потомстве, потому, что если сейчас мы об этом не позаботимся, то после нашей смерти у нас, может быть, никогда не быть детей.
- Постой... Можно ещё попроще? Быть, не быть... И помедленнее. Я так быстро не могу вникнуть.
  В общем, мне было неловко, и очень трудно выразить свои чувства. Хорошо, что Джана всегда была умной девушкой с хорошим чувством юмора. При возникновении малейшего непонимания друг друга мы отшучивались, и почти никогда не ссорились по настоящему.

  Подумав, я решил ослабить хватку: пусть парень научится всему, чему должен был научиться я за свою жизнь, перед приходом в вечность, чтобы ненароком не изменить эту самую вечность в моём другом мире. Но, как бы не было велико моё понимание, что вечность бесконечна и торопиться мне некуда, чувства, ожившие во мне к той Джане, которая осталась ждать от меня чуда в другом измерении, звали меня обратно.
"Конечно, - говорил я себе, - Я общаюсь с ней и здесь, в этом смертном мире, посредством общения с моей юной Джаной, но я уже знаю её другой, созревшей духовно и просвещённой нравственно, и, видя эту, тянет меня к той, сильнее и сильнее..."
 
  К концу сентября мы с Джаной обвенчались и расписались. Её отец, оказавшись достаточно добрым человеком, подарил нам на свадьбу двухкомнатную квартиру на окраине города. Вернувшись из "медового месяца", проведённого на курорте в Краснодарском крае, мы поселились в нашем новеньком жилище. Любуясь вечерами на загородный парк в лучах заходящего солнца, раскинувшийся прямо под окнами нашей квартиры, я рассказывал своей любимой интересные "небылицы" о другом мире.
- Откуда ты только знаешь, что там всё именно так? - делая вид, что верит, обманывала она меня своим нежным, понимающим взглядом.
- Ну... Я ведь сам этот мир придумал, - честно отвечал я, и мы, хохоча, скатывались с кровати на пол и целовались.
 Так прошёл ровно год.
"Теперь уже точно пора!" - сказал я себе. Было такое же солнечное утро, как тогда, когда я вернулся в своё прошлое. Я пришёл в тот самый парк. Оказалось не так то просто найти подходящее место, где бы меня никто не побеспокоил. Наконец, я спрятался в небольшом овраге под кустами ещё не осыпавшейся сирени. Теперь мне не мешали прохожие, а птицы и насекомые не могли расстроить моих планов. Я прижался спиной к прохладной земле и отключился. Запах сирени поглотил меня.

10.

- С возвращением! - закричал мне прямо в ухо искренне обрадованный Афелий.
- Сколько меня не было? - спросил я приходя в сознание.
- Ровно один Земной виток вокруг своей оси, - заявил мой друг. - Джана вчера позвонила мне и спросила, не знаю ли я, где ты запропастился.
- Один оборот?.. Ты хочешь сказать, что меня не было только сутки? - не мог поверить я.
- Да, - отвечал невозмутимый Афелий. - Я сразу вспомнил, где нашёл тебя в первый раз... И, вот, я тут!
- Ага, - поморщился я, вспоминая нашу первую встречу, которая состоялась, как казалось, миллион лет назад. - Значит, нам опять предстоит не короткое путешествие на жёлтых лошадях и перелёт над бездонной пропастью?
- Да! - радостно утешил меня мой шурин. - Но можно воспользоваться и этим.
  Он достал из зелёного чемоданчика "подтяжки" с металлическими пластинами, и, широко улыбаясь, протянул их мне. На этот раз мне совсем не показалось странным, что я был в оранжевых трусах и серых тапочках. Что когда-то давно вызывало во мне страшное недоумение, сейчас вызвало безудержный смех. Я катался по траве, как умалишённый и хохотал.

- Где ты был? - спросила Джана, когда я влетел через окно в наш дом.
- О, долго рассказывать, - отмахнулся я. - Потом расскажу.
  Я подошёл к своей жене и жадно обвил её руками.
- Ты, как будто сто лет меня не видел, - лепетала она, безнадёжно уворачиваясь от моих поцелуев. - Подожди... Ну, подожди же...
  Она с трудом отстранила меня, и позвала за собой в верхнюю комнату.
- Пойдём! Тише...
  Мы поднялись по винтовой лестнице наверх. В одной из наших спальных комнат обнаружилась маленькая детская кроватка. В кроватке лежал симпатичный беловолосый мальчуган, по виду трёх - четырёх лет от роду.
- Он появился вчера вечером. - прошептала Джана. - Правда, очень похож на тебя? А носик и бровки - мои.
- Правда! - согласился я, еле сдерживая своё радостное волнение.
- Профессор Преображенский сказал, что он ещё немножко вырастет, но это ещё не скоро.

11.

  На день рождения нашего "новорожденного", как выражался Афелий, казалось, слетелись все жители всех близлежащих и отдалённых окрестностей, со своими детьми, родителями, домашними питомцами и прочими родственниками. Подарками были завалены не только дом и двор, но и две улицы ведущие в сторону дома. Радости нашего малыша не было предела. Он прыгал на батуте, катался с горки на пяти колёсном самокате, играл в догонялки с одним из летающих крокодилов и другими детьми и взрослыми, и всё время (или безвременье?) весело хохотал!
  Детский задорный смех, визги и улюлюканье, на фоне всеобщей праздничной радости, отражались в глазах довольной Джаны ярким весенним светом. С каждым новым восторженно-эмоциональным всплеском нашего ребёнка она цвела и ещё больше молодела.
 - Жить интересно, правда?! - спрашивала она и, кивая в ответ, я с ней соглашался.
 Я знал, я чувствовал, что там, в том, другом измерении, я также живу со своей Джаной и своим малышом, который растёт, наряду со всем своим миром, и радует своих родителей. И конечно в них есть - осталась от нас - та частица души, которая делает нас всех лучше в этом, другом для них мире.

.......................

  Я продолжал писать.
  Читая порою мои "Записки", частенько гостившие в моём летнем доме Платон, Пушкин и Квазимодо, всегда с уважением относящиеся к моему обществу, не споря о прекрасном, выражали полное одобрение моих писательских трудов. Возможно, исходя из соображений развлекательного характера, они никогда не были против почитать "что-то новенькое".

.......................

  Даниэль Дефо спорил с Чарльзом Диккенсом по поводу романа Фёдора Михайловича Достоевского "Село Степанчиково и его обитатели". Сам Фёдор Михайлович в споре не участвовал, он спокойно сидел на диване, молча слушал и улыбался.

Кто знает... Быть может, продолжение и следует?..

2012


Free counters!